О среднеазиатских овчарках
Специальный корреспондент радио "Голос Пекина" передаёт из Москвы:
"Воздух огромного помещения пылен, наполнен запахами собачьей косметики и экскрементов, звоном лая и визга. Всё как всегда бывает на зимней выставке. И вдруг... Знакомый силуэт, знакомое лицо - не может быть: сам патриарх бесчисленных монгольских, бурятских, казахских, башкирских, турецких, да и - чего греха таить! - русских и многих других родов Наборжадин Амбец-шуудан собственной персоной! Вот так встреча!
- Здравствуйте, достопочтенный Наборжадин! Какими судьбами в Москве?
Старец ничуть не изменился за четыре прошедших со дня последней нашей встречи года: всё тот же цепкий взгляд прославленного стрелка из лука, всё та же борода, обёрнутая вокруг шеи вместо шарфа. Узнал меня, улыбнулся, кивнул и ткнул узловатым, скрюченным пальцем в сторону ринга:
- Этих собак как называют?
- Среднеазиатскими овчарками, - отвечаю. - Алабаями.
- Э-э-э! - старец брезгливо скривил рот. - Какие же это алабаи? Позавчера ещё я был в Туркмении. Праправнука проведывал. Совсем взрослый стал, второй раз женился. Вот у него настоящий алабай. Похож на наших хотошо, но совсем не такой, однако. Голова - как казан, ноги - как дрова, тело - как кизяк, жопа - как подушка!
- А чем же похож, дедушка?
- Как чем? Ног тоже четыре, глаз и ушей по два, а нос только один, понимаешь? И шибко умный. Правда, ленивый очень. Но всё равно - настоящий волкодав.
- Да как же ему с такой головой и такими ногами за волком угнаться?
- Глупый бегает, а умный ждёт! - глаза старца хитро блеснули. - Алабай ложится подальше от отары, с той стороны, откуда волк придёт. Дремлет себе и не шевелится. Волк к овцам крадётся: казан видит, дрова видит, кизяк видит, подушку видит, а собаку не видит. Думает, чабан плов решил готовить, да отлучился куда-то. Надо мясо украсть. И с разбегу прыг прямо в казан. Алабаю остаётся только рот разинуть пошире. Вот тут и начинает алабай волка давить!
- Ух, здорово! - в восторге восклицаю я. - А прикус-то, прикус какой у алабая должен быть, чтобы волка удержать?
- Ай, о смешном спрашиваешь, - досадливо отмахивается дед. - Зачем прикус, зачем вообще зубы? Он волкодав, а не волкогрыз! Вместо зубов губы должны быть большими, а морда толстой.
- А губы-то зачем? - недоумеваю вполне искренне.
- Для компрессии. Знаешь хоть такое слово? - усмехается Наборжадин. - Алабай волка челюстями захватывает и давит, а мокрыми губами облепляет и сосёт, и сосёт, как Леонид Ильич Брежнев дорогих зарубежных гостей. Что у волка в желудке имелось, остаётся в пасти собаки. Выдавит и высосет всего, а потом отпускает. Волк убегает ещё голоднее, чем был. А если не волк, а волчица, тут и аборт у неё случится. Потому-то в тех местах, где есть настоящие алабаи, поголовье волков сокращается: размножаться не могут и голодают. Зато алабаи в волчьих краях всегда сытые, даже тесто не едят, которое им чабаны дают.
- Ну, а если волки ночью придут? - допытываю старца. - Что тогда?
В глазах Наборжадина мелькает удивление моей недогадливости:
- На ночь овец в кошару загоняют. В кошаре есть вход. У алабая, помнишь, какая голова? Как казан. Делают вход уже, чем казан. Алабай головой вперёд зайти в кошару не может, заходит туда задом. А голова снаружи остаётся. Тогда чабан ему пасть открывает и между зубами вставляет свой посох. И все спят спокойно - овцы, чабан и алабай. Если волк ночью придёт, то подумает, что пасть алабая - это вход в кошару. Побежит туда, посох выбьет, пасть и захлопнется. Некоторые алабаи, когда ночью волка давят, даже не просыпаются. Только чмокают, как грудные дети во сне, но громче, конечно. Другие волки, которые в ночи это чмоканье слышат, от ужаса выть начинают: чувствуют, что рано или поздно и до них очередь дойдёт. Так-то!... А ты говоришь, что вот это алабаи! - старый Наборжадин снова ткнул скрюченным пальцем в сторону ринга и сердито покачал головой".